Выходные данные отсутствуют.
Мы несем в себе смятение нашего зачатия. Нет такого шокирующего образа, который не напоминал бы нам жестов, нас создавших. Человечество извечно ведет свое происхождение от сцены зачатия, сталкивающей двух млекопитающих, самца и самку, чьи мочеполовые органы, при условии анормального возбуждения, заставляющего их разбухать и становиться откровенно бесформенными, соединяются друг с другом. Мужской член увеличивается, извергает сперму — сама жизнь внезапно вырывается наружу щедрым потоком семени, несущего в себе все свойства, определяющие человечество. Нас повергает в смятение тот факт, что мы не способны отделить животную страсть владеть, подобно животному, телом другого животного от семейной, а затем исторической генеалогии. И смятение это усугубляется тем, что селекция, которую производит смерть, не может быть отделена от генеалогической преемственности индивидуумов, которые черпают возможность стать индивидуализированными, «выделенными» лишь в результате случайной, пущенной на самотек половой репродукции. Таким образом, случайная половая репродукция, селекция, осуществляемая непредвиденной смертью, и периодическое индивидуальное сознание (которое сон возрождает и размывает, которое дар речи реорганизует и затемняет) являют собой одно Целое, рассматриваемое в одно и то же время.
Один из ведущих современных французских писателей, знаток античности и блестящий стилист Паскаль Киньяр в присущей ему изящной форме предлагает свою версию трансформации античного искусства, его перехода от жизнерадостного эротизма греков к меланхоличной, плохо скрывающей ужас перед жизнью созерцательности римлян. Секс и страх, по Киньяру, две главные силы, видоизменяющие искусство и действительность.
